Статьи сотрудников ИВ РАН

Евразийская сущность Российской цивилизации

Религия и общество на Востоке '2019, №3, с.154-190

Объем издания: 154-190

 
Евразийство как мощное теоретическое течение помогает осознать сущность нашей российской цивилизации, располагающейся и имеющей культурные корни как на Западе, так и на Востоке. В статье анализируются идеи не только выдающихся русских историков и философов-евразийцев, но и их единомышленников других национальностей, стоявших на позициях евразийства. Теоретической базой оригинальной евразийской концепцией русской исто¬рии стало учение о России-Евразии как культурно-цивилизационной общности, геополитического целого, а в духовном плане - особого религиозно-культурного мира. Большое внимание уделено историческим основаниям того сложного комплекса, каким является евразийская цивилизация. Соединение мощных славянского и туранского элементов в единую цивилизацию обусловило гармоничное со¬существование носителей разных религий. На протяжении истории органическое ненасильственное слияние разных племен и народов приводило к взаимному культурному обогащению, появлению своеобразного, цельного национально-цивилизационного типа. Нынешний пестрый в религиозном и национальном планах евразийский мир продолжает демонстрировать свою цельность, подтверждением чему являются амбициозные экономико-политические евразий¬ские проекты, реализуемые на пространстве СНГ. Религия является стержневым элементом не только духовной, но и культурной составляющей евразийского единства, а в масштабах России это, безусловно, важнейший государство-образующий элемент.

Ключевые слова: евразийство, цивилизация, религиозное разно¬образие, культурный плюрализм, единство, Евразия, Россия.

В настоящее время все больше доминирует мнение, что мы живем в переломное время: меняется система меж­дународных отношений, которая складывалась на протя­жении нескольких десятилетий.

Главным показателем остроты переживаемого момен­та называют кризис западной цивилизации, при этом не­редко ссылаются на нашего великого ученого Л.Н. Гуми­лева и в частности его теорию пассионарности. Говорит­ся о том, что в настоящее время Запад подобно античному миру или Римской империи утрачивает свою былую пас­сионарность и уступает ее другим этносам, которые благо­даря вспышке пассионарной энергии смогут, по выраже­нию Гумилева, «влить новое вино в старые мехи и обеспе­чить пестроцетное развитие человеческой истории».

Мир ощущает эти процессы на примере развала так на­зываемого коллективного Запада. Кроме того, «револю­ционер» Трамп ломает привычные стереотипы и пытает­ся утвердить новые правила взаимоотношений не толь­ко с союзниками, но и с другими странами. В самих США разлад между элитами движется к своей кульминации, что дает основание некоторым политологам говорить о нарас­тающем конфликте, возможности столкновений или даже гражданской войны.

После Брекзита Европейский союз практически не мо­жет справится с растущими неурядицами: он не спосо­бен выработать единую позицию по вопросам миграции, а также целому ряду других проблем. В итоге, как считают наиболее дальновидные наблюдатели, процесс дезинте­грации ЕС будет набирать силу, и если союз не развалит­ся, то весьма глубоко трансформируется.

Западная цивилизация после распада СССР достигла пика своего влияния в мире: США стали в одностороннем порядке определять главные тенденции развития (то, что называется однополярный мир). На деле же богатые пу­стились «во все тяжкие» и перестали делиться с другими слоями населения, поскольку противовес в лице СССР ис­чез. Это вызвало возмущение, прежде всего людей средне­го класса, которые достаточно быстро почувствовали, что они живут хуже, чем их родители, и по существу это яви­лось основной причиной прихода к власти Трампа и тако­го явления, как Брекзит.

Западные лидеры, уверовав в собственную непогреши­мость, занимались только укреплением своего доминиро­вания на планете. Примечательно, что в нынешний период к власти приходят руководители озабоченные только сво­ими эгоистическими корыстными интересами и не имею­щие стратегического видения. Это совпадает с появлени­ем нового технологического уклада, который может при­вести к серьезным сдвигам не только функционирования общества, но и многих элементов жизнедеятельности.

Лучше всего это выразили авторы опубликованного в конце 2017 г. доклада Римского клуба, которые по суще­ству говорили о тупике нынешней западной модели раз­вития. В юбилейном (по случаю 50-летия) докладе руко­водители Клуба и его ведущие эксперты пришли к одно­значному выводу о неизбежности кореной смены пара­дигмы развития нашей цивилизации. Жесткая критика капитализма, неприятие финансовых спекуляций, отказ от материализма и упрощенного понимания мира, при­зыв к альтернативной экономике, «новому просвещению», духовно-нравственному мировоззрению, единой плане­тарной гармоничной цивилизации - такова повестка бу­дущего развития (якобы мир находится в опасности и спа­сение лежит в изменении мировоззрения, планета дегра­дирует, спекулятивный капитал торжествует).

В целом текущие негативные изменения можно свести, прежде всего, к усилению разрыва между богатыми и бед­ными как в планетарном масштабе так и в самих западных государствах. На данном этапе развития цивилизацион­ные особенности стали играть более заметную роль и чет­ко обозначился процесс растущего разделения мира по эт- ноконфессиональному признаку.

В создавшихся условиях на фоне углубляющегося кри­зиса Запада объективно возрастает роль других цивилиза­ций: речь прежде всего идет о китайской, индийской, му­сульманской, а так же об активизации обществ африкан­ских и латиноамериканских стран.

Авторы энциклопедического словаря «Российская ци­вилизация: этнокультурные и духовные аспекты» издан­ного в 2001 г. под редакцией видного российского ученого М.П. Мчедлова, определяли цивилизацию как «существу­ющую в определенное время и на определенной террито­рии систему, в рамках которой действует социокультур­ная историческая общность с присущей ей совокупностью политико-экономических, культурных, духовных, в том числе конфессиональных характеристик» [1, 3].

Цивилизационные образования британский исто­рик А. Тойнби определял как общности, «более широкие, чем отдельная масса, но меньше чем все человечество», в то время как американский социолог С. Хантигтон назы­вал цивилизацией «наивысшую культурную общность лю­дей и самый широкий уровень идентификации» [1, 486].

Россия представляет собой особый вид цивилизации с пространственной протяженностью в 9 тыс. км в широт­ном и до 4 тыс. км в меридиональном направлениях. Ее ха­рактеризуют историческая длительность - с IX века, по- лиэтничночть - около 150 национальностей, и многокон- фессиональность - свыше 60-ти вероисповеданий. В ста­новлении и развитии российской цивилизации особую роль сыграло государство. Неповторимый облик россий­ской культуры был предопределен глубоким синтезом за­падных и восточных влияний. Интегрирующим началом многонационального суперэтноса выступил русский на­род. Его интеграционными чертами стали «самоограниче­ние, подвижничество, терпимость, склонность к справед­ливости и совестливости, к взаимообогащению культур, оказанию помощи, служению человечеству» [1, 486].

Одну из главных составляющих российской цивилиза­ции - православную культуру, отличало глубинное собор­ное нравственное начало, противостоящее прагматическо­му индивидуализму.

Известный социолог, академик Г.В. Осипов, подчерки­вал: «Какие бы новые драматические испытания не выпа­ли на долю России, ее евразийский цивилизационный тип обладает жизнестойкостью и динамизмом» [2, 182].

Не случайно говорят, что новое - это хорошо забытое старое. Сегодня мы можем также утверждать, что история развивается по спирали: впервые четкий вывод о евразий­ской сущности российской цивилизации сделали так на­зываемые «евразийцы» - сторонники идейного учения, которое сформировалось в 20-х годах ХХ в.

Это учение возникло в среде русской эмиграции, и у основания его стояли философ, князь Н. С. Трубец­кой и политический мыслитель П.Н. Савицкий (их даже в шутку называли «евразийскими Марксом и Энгель­сом»). Оказавшиеся в эмиграции после революции 1917 г. яркие представители русской интеллигенции - а их чис­ло не превышало 100 человек - пережили разочарования в связи с революций, мировой войной, и большевистким переворотом. Исход из России, соединенившись с надло­мами, произошедшими за годы войны в культурной жиз­ни Европы, создали атмосферу катастрофического мироо­щущения кризиса.

Евразийство родилось не только из-за двойной, по их мнению, катастрофы в России - войны и революции, но и огромного эгоцентризма Европы после ее победы в Первой мировой войне. Европоцентризм рассматривал­ся евразийцами как бич человечества, главный источник кризиса ХХ века. Евразийцы, по сути дела, представили новое прочтение исторической судьбы России как особо­го евразийского континента со своей спецификой и соб­ственными законами развития.

Примечательно, что в свое время сходные идеи разви­вал выдающийся химик Д.И. Менделеев. В частности, он отмечал, что «Россия - это особая страна, стоящая между молотом Европы и наковальней Азии, долженствующая так или иначе их помирить» [3, 3].

Другой великий ученый, В.И. Вернадский, подчерки­вал, что сохранение единства государства-континента - важнейший долг России перед человечеством. «Мы не­достаточно оцениваем значение огромной непрерывно­сти нашей территории. То новое, что дает в быту живущих в нем людей большое по размеру государство приближа­ется по своему укладу к тому будущему, которому мы все стремимся, к мирному мировому сожительству народов. Огромная сплошная территория, добытая кровью и стра­даниями нашей истории, должна нами сохранятся, как об­щечеловеческое достижение, делающее более доступным, более исполнимым наступление единой мировой органи­зации человечества» [4, 66].

Евразийцы утверждали, что цивилизационная ино­природность России-Евразии и ее близость к культур­ным общностям Востока - это источник силы, а не слабо­сти. По их мнению, государственная самостоятельность без развития самобытной национальной культуры ничего не стоит. Евразийское же государство всегда позициони­ровало себя, по выражению П.Н. Савицкого, как собор на­циональностей и собор вер.

Религиозная близость российских народов стано­вится основой их культурной общности, хотя духовно­религиозное пространство Евразии включает в себя не только православное христианство, но также ислам, а в качестве значительных анклавов - буддизм и шама­низм. При этом особое внимание и акцент делался на ду­ховных общностях православных и мусульманских на­родов.

Евразийцы отстаивали идею о том, что объединение Евразии в пределах одного государства в монгольско­золотоордынский период российской истории осуществи­ли не славяне, а туранцы, тюрки и монголы - тогда как в дальнейшем продвижение русских на восток было тесно связано с обрусением целого ряда местных туранских на­родов. Вот почему, по мысли Н.С. Трубецкого, «сожитель­ство русских с туранцами проходит красной нитью через всю русскую историю» [5, 141].

Евразийцы рассматривали российскую историю че­рез призму прежде всего создания российского государ­ства, в котором на протяжении нескольких веков преоб­ладали туранские элементы. То, что у нас принято назы­вать татаро-монгольским игом, евразийцы рассматрива­ли как необходимый период русской истории, в котором основную роль играли ханы Золотой орды. По их мнению, собственно тюркский и славянорусский типы практиче­ски являются отдельными вариантами туранского харак­тера: прививка русской психике характерных туранских черт сделала русских, как считал Трубецкой, тем прочным материалом государственного строительства, который по­зволил московской Руси стать одной из обширнейших держав.

С другой стороны евразийцы полагали, что европей­ский Запад, ломая оригинальные устои жизни и культу­ры незападных народов, способен заменить их, лишь чи­сто внешними материально утилиатрными отношениями и формами быта. В результате европейская цивилизации «производит небывалое опустошение в душах европеизи­рованных народов, делая их в отношении духовного твор­чества бесплодными, в отношении нравственном - безраз­личными и одичавшими»; при этом верным спутником за­падной цивилизации выступает «непомерное пробужде­ние жадности к земным благам и греховной гордыни» [5, 331]. Трубецкой и его сподвижники исходили из того, что сама идея интернациональной цивилизации - это резуль­тат стремления Запада к мировому господству.

Евразийцы были уверены в том, что культура России не есть культура ни европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание их элементов. Она - совершенно особая, специфическая культура, обладающая не меньшей самоценностью и не меньшим историческим значением, чем европейская и азиатские. Ее надо противо­поставить культурам Европы и Азии, как срединную евра­зийскую культуру [6, 130-131].

Евразийцы рассматривали мир России-Евразии, как особую культурно-цивилизационную общность высокого уровня несводимую лишь к культуре русского православ­ного народа: в ее составе роль восточных (тюркских, фин­ских, монгольских) элементов не менее значительна, чем славянского и византийского.

По мнению английского географа Х. Дж. Маккиндера, который опубликовал в 1904 г. книгу «Географическая ось земли», центральную роль в мире играет обширный евра­зийский материк, «хард лэнд». Та держава, которая в дан­ный момент контролирует «хард лэнд» фактически име­ет реальную возможность контролировать весь мир, ста­новясь практически непобедимой.

По его мнению, раньше такой державой была мон­гольская империя, теперь ее сменила российская. «В этом мире, - писал Маккиндер, - она занимает центральное стратегическое положение... и никакая социальная ре­волюция не изменит ее отношение к великим географи­ческим границам ее существования» [7, 27]. Иными сло­вами, географической осью истории оставалась Россия. (Идеи англичанина продолжал немецкий геополитик К. Хаусхоффер, который отстаивал идею совместных ци­вилизационных усилий двух континетальных держав Рос­сии и Германии, по установлению своего рода «нового ев­разийского порядка»).

В духовном плане Евразия есть особый религиозно­культурный мир. В значительной своей части он находит­ся за пределами церковной ограды, однако, явно тяготеет к русскому православию как своей духовной сердцевине.

В отличие от западной Европы религия на Восто­ке была доминирующим элементом не только частной, но и всей социальной жизни. Вездесущность религиозной веры мусульман регулирует как их повседневную жизнь, так и все высшие проявления человеческой культуры, включая политическую мысль. Ислам, в глазах евразий­цев был особо ценен тем, что в нем наиболее полно прояв­ляется единство между образом жизни, религией, культу­рой и политикой.

Родство двух религий, т. е. ислама и православия про­являлось в общей склонности к мистицизму в глубоком уважении «к мирскому, озаренному светом верой». В пре­делах единого туранского психологического типа и пра­вославное христианство, и ислам, несмотря на их явную доктринально догматическую несовместимость, благода­ря общим чертам религиозной психологии евразийских народов и в результате исторического укоренения на про­странстве России-Евразии, приобрели сходные социо­культурные черты.

Оба региональных варианта мировых религий (рус­ское православие и тюрко-татарский ислам) сформиро­вавшихся на евразийском пространстве стоят гораздо бли­же друг к другу, нежели к своим единоверным общностям за пределами Евразии.

Учение России-Евразии, как особой культурно­цивилизационной общности и геополитического цело­го, стало теоретической базой оригинальной евразий­ской концепцией русской истории. В обобщенном виде она представлена в работах Н.С. Трубецкого - «О туран- ском элементе в русской культуре», «Наследие Чингиз- хана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Восто­ка», и П.Н. Савицкого - «Евразийская концепция русской истории», «Географический обзор России и Евразии», «Геополитические заметки по русской истории», «Степь и оседлость». Заметную роль в создании методологиче­ского каркаса этих выводов внес Г.В. Вернадский, кото­рый обосновал теоретические положения главных евра­зийских идеологов обширным конкретно-историческим материалом.

Эти работы стремились показать Россию как некое европейско-азиатское единство, как особый целостный мир, которому свойственно своеобразие исторических пу­тей: у России в географическом отношении более органи­ческая связь имеется с Азией, с Востоком, тогда как в ду­ховном плане она неразрывно связана с православием, ко­торое оказалось решающим фактором в развитии культу­ры. По мысли Вернадского, в основе небывалого геопо­литического и хозяйственного единства Евразии лежит единство его народов на базе широко понимаемого право­славия

В свою очередь, П.Н. Савицкий считал, что судьба Рос­сии была бы несравненно горше и трагичнее, достанься она зараженным «иранским фанатизмом и экзальтацией» туркам или же католическому Западу [8, 333-334]. Разви­вая эту мысль, Савицкий отмечал, что в областях вокруг впадения Камы в Волгу существовала и существует осо­бая культура, которая с течением веков все больше окра­шивалась в цвета ислама. Эту культуру можно назвать «средневолжской». Наряду с православно-русской, имен­но она представляла собой крупное явление в геополити­ческом круге Золотой орды [8, 310]. Период монгольско­го владычества, «способствовавший государственной ор­ганизации России был тем горнилом, в котором ковались русское духовное своеобразие и его стрежень - русское благочестие».

По словам Трубецкого, по мере упадка золото ордын­ской государственности московские князья стали претен­довать на роль объединителей Евразии в пределах ордын­ских владений, заняв место сарайских ханов. А Савицкий считал, что настоящими государственными правителями московские цари сделались лишь тогда, когда от «собира­ния русской земли» перешли к «собиранию земли татар­ской», то есть к покорению под свою центральную власть отдельных разрозненных и обособившихся частей северо­западного улуса монгольской империи (бывшего улуса Золотой орды). Благодаря этому, Россия, как он писал, стала «наследницей великих Ханов, продолжательницей Чингиза и Тимура, объединительницей Азии».

Ордынские правители, в конечном счете, свой религи­озный выбор сделали в пользу ислама, который в 1321 г. при хане Узбеке был провозглашен государственной рели­гией. На это решение повлияли такие факторы, как пре­обладание мусульман в числе ханских поданных, внешняя простота религиозной догматики и обряда, притягатель­ность исламской культуры и традиционные связи между Поволжьем и Ближним Востоком.

Однако, Золотая орда оставалась дальней перифери­ей исламской цивилизации, а сама монгольская государ­ственность никак не совпадала с освещенным религией идеалом исламского правления: в мусульманских частях империи Чингисхана никакой крепкой внутренней спай­ки между господствующей религией и монгольской госу­дарственностью не получилось.

С 1452 г. и до конца XVII века внутри русского госу­дарства существовал своеобразный островок исламской государственности в виде Касимовского царства, в кото­ром поселялись, получая поместные наделы, служилые татары-мусульмане со своей челядью.

Указ Екатерины II «О терпимости всех вероисповеда­ний» был во многом обусловлен необходимостью восста­новления традиций евразийской имперской веротерпи­мости. Тем самым были закреплены основы совместного проживания и конструктивного взаимодействия русско­православной и тюркско-мусульманской общностей в пре­делах единого пространства и развития евразийской циви­лизации. Начало же ему было положено, по мнению евра­зийцев, Золотой ордой, соединившей в одном государстве православный и мусульманский цивилизационные очаги Северо-восточной Руси и Волжско-камской Булгарии.

Евразийцы весьма неоднозначно оценивали деятель­ность Петра I, упрекая его «в издевательстве над свя­щенными для каждого русского традициями». По мне­нию Трубецкого, учреждением Синода и института Обер- прокурорства Петр нанес русской Церкви более тяжелый удар, чем советская власть - арестом Патриарха. В свою очередь деятельность Екатерины II, закрывшей 80% мона­стырей, реквизировавшей немалую часть церковного иму­щества и заточившую в Ревельскую крепость Митрополи­та ростовского Арсения, мало чем отличалась от антире­лигиозных гонений большевиков.

В русской Церкви изначально звучал голос нацио­нальной совести, являвшейся одним из проявлений наци­ональной личности. Так, Трубецкой считал пагубным по­следствием европеизации утрату понимания российски­ми правителями исторической сущности России. По его убеждению, во все послепетровские времена Россия вое­вала за чуждые собственным национальным задачам ин­тересы, в частности, за укрепление в Европе «легитимиз­ма и феодальной монархии».

Впоследствии вовлечение России в орбиту европей­ской политики, а также навязывание ей ложных внешне­политических целей вроде выполнения якобы завещан­ного киевскими князьями обладания Константинополем и Проливами или «освобождения братьев славян от ту­рецкого ига», на деле служило прикрытием интересов ев­ропейских держав, стремившихся укрепиться на Ближ­нем Востоке.

Г.В. Вернадский в труде «Начертание Истории» гово­рил об эволюции внешнеполитической доктрины госу­дарства - от успешного соединения «православной поли­тики с политикой дружественной мусульманскому миру» в XVI в. до возобладания чисто православной политики без соблюдения связей с системой мусульманского мира в середине XVII в. Последнее практически означало кру­шение внешнеполитической идеи «Москва - Третий Рим» [9, 83-84].

Н. С. Трубецкой подчеркивал, что органическое нена­сильственное слияние других племен и народов приводи­ло к взаимному культурному обогащению и появлению своеобразного, нового цельного национального русского типа.

Императорское правительство с конца XVIII в. отка­залось от активных действий по насильственной русифи­кации, однако эта линия не всегда проводилась последо­вательно, что сформировало в общественном мнении об­раз империи как «тюрьмы народов» и обусловило в нача­ле XX в. популярность известного большевистского ло­зунга о «праве наций на самоопределение».

Евразийцы считали, что, несмотря на европеизацию, Россия смогла сохранить евразийскую цивилизационную сущность. Она продолжала историческую задачу государ­ствообъединения Евразии, как бы завещанную Монголь­ской империей. Присоединение Крыма, Кавказа, Зака­спийского края, Туркестана, закрепление за Россией Вос­точной Сибири, - все это были этапы на том же пути со­бирания разрознившихся частей евразийского улуса чин- гисхановой империи, а колонизации и запашка степи, пре­вращение ее из кочевья в ниву было закреплением перехо­да евразийской государственности из рук туранцев в руки русских. Исходя из этого критерия, монголо-татарское иго для русского народа и государства мыслитель считал в це­лом позитивным. Н.С. Трубецкой в своей работе «О ту- ранском элементе в русской культуре» так писал об этом: «Монгольское иго длилось более двух веков. Россия попа­ла под него, еще будучи агломератом удельных княжеств, самостийнических, разрозненных, почти лишенных по­нятий о национальной солидарности и о государственно­сти. Пришли татары, стали Россию угнетать, а попутно и учить. А через двести с лишком лет Россия вышла из-под ига в виде может быть и “неладно скроенного”, но очень “крепко сшитого” православного государства, спаянного внутренней духовной дисциплиной и единством “бытово­го исповедничества”, проявляющего силу экспансии и во­вне» [5, 160].

А вот как тот же автор в работе «Взгляд на русскую исто­рию не с Запада, а с Востока» писал уже о недавнем пери­оде нашей истории: «При советской власти Россия впер­вые заговорила с азиатами как с равными, как с товарища­ми по несчастию, и отбросила ту совершенно ей не иду­щую роль высокомерного культуртрегера-эксплуататора, роль, которая прежде ставила Россию в глазах азиатов на одну доску с теми романо-германскими хищниками- поработителями, которых Азия всегда боялась, но также всегда и ненавидела» [5, 253].

Силой обстоятельств советская Россия обращалась к Азии, осуществляя во внутреннем развитии, то брата­ние племен Евразии, которое является следствием исто­рической миссии России - объединительницы Евразии. «Наследие Чингисхана, - писал Трубецкой, - неотделимо от России. Хочет Россия или не хочет, она останется всег­да хранительницей этого наследия и вся ее историческая судьба этим определяется».

Для народов Евразии религиозность была естествен­ной стихией, а народ в церкви и народ в государстве были не двумя разными существами, а единым народом. Как при Чингисхане, так и в Московской Руси не существова­ло казённой религии и не было подчинения государствен­ной власти религиозным институтам. Тем не менее, в обо­их случаях государственность была религиозной и причи­на этому лежала не в области политики и законодатель­ства, а в области психологии и быта^[1].

Будущая Россия, по мнению евразийцев, должна сде­латься своеобразным стержнем общепланетарного проти­востояния различных культурных цивилизационных и эт­норелигиозных общностей политической и идеологиче­ской гегемонии буржуазного колониального Запада.

Если утверждения евразийцев об иноприродности и враждебности Запада российской цивилизации, ее род­стве с Востоком было совершенно неприемлемо для апо­логетов западничества, ориентировавшихся на европей­ский путь развития, то евразийский тезис «о потенци­альном православии нехристианских народов» породил столь же безоговорочное неприятие ортодоксальных рев­нителей русского православия.

Одним из главных критиков был Н.А. Бердяев, кото­рый считал, что духовное влияние России должно утверж­даться путем раскрытия Западу своих религиозных бо­гатств, не путем географического размежевания на сто­роны добра и зла. Он подчеркивал, что нужно добиваться «мирового признания России как великого мира Востоко­Запада, соединяющего в себе два потока всемирной исто­рии» [10, 294].

Бердяев вообще считал евразийцев «духовными реак­ционерами»: якобы Чингисхана они «явно предпочитают Св. Владимиру, для них Московское царство есть креще­ное татарское царство, а московский царь - оправослав- ленный татарский хан. Любовь к исламу, склонность к магометанству слишком велики у евразийцев. Магоме­тане ближе евразийскому сердцу чем христиане Запада» [10, 297].

В свою очередь, И.А. Ильин считал, что евразийцы хо­тят сменить слепое подражание Западу на безрассудное копирование Востока. Для восстановления русской наци­ональной культурной самобытности евразийцы, как пола­гал мыслитель, избрали ложный путь: по их рецепту рус­ский человек, желая вернуть себе свою утраченную рус­скость, начал натаскивать себя на татарщину.

С точки зрения Ильина, петербургский период россий­ской истории - самый плодотворный: русский народ су­мел достичь наивысших вершин во всех областях свое­го культурно-исторического творчества. Россию погубил не Запад как таковой, ее привело к гибели неумное подра­жание всему «религиозно несостоятельному, ложному, по­шлому, больному, что есть на Западе: Добро и Зло не име­ет Востока и Запада, искать спасение в Азии можно только в духовной беспомощности и метериалистического склада души, опыта и мысли» [11, 281].

И.А. Ильин писал: «Мусульманский храм символи­зирует своим великим куполом единого Бога (Алла иль Алла) и своим минаретом - его пророка (Магометассул Алла)^[2]; и обычно линии его просты, как его мораль, власт­ны, как его вера, изящно-повторны, как стиль Корана» [12, 274-275]. При этом Ильин подчеркивал, что Россия не за­хватывала колонии, русский народ учил понимать и вос­полнять друг друга, русские не практиковали денациона­лизацию других малых и некультурных племен.

Вместе с тем не трудно провести аналогию между сформулированными Ильиным идеями общенациональ­ного братства и евразийской доктриной российской «мно­гонародной» нации. Ильин подтверждал идею об органи­ческой враждебности Запада в отношении исторической России. Несмотря на это, его мысли, как и вообще идей­ное наследие евразийцев, важны для осознания историче­ской России как результата православно-мусульманского цивилизационного синтеза.

Идея единства славянских и тюркских народов на про­странстве Евразии легла в основу известной инициативы президента Казахстана Н.А. Назарбаева, выдвинутой им в марте 1994 г., о создании на безе СНГ нового межгосу­дарственного объединения - Евразийского союза. 10 октя­бря 2000 г. в Астане президентами Белоруссии, Казахста­на, Киргизии, России и Таджикистана было создано Евра­зийское экономическое сообщество. В ЕвразЭС со стату­сом наблюдателя вошли Молдавия, Украина и Армения.

В основе этих проектов лежала идея достижения ци­вилизационного культурного и по-возможности полити­ческого единства Евразии на базе синтеза национальной идентичности каждого из евразийских народов с общеев­разийской идентичностью содружества и «многонародной нации».

Такой критик евразийства, как В.А. Сендеров допу­скал, что ценой сохранения чистоты православной веры станет полная исламизация России и Евразии^[3].

Ислам переживает небывалый подъем, связанный с ко­лоссальным ростом его демографического, финансово­экономического, а главное интеллектуального потенци­ала, который формирует собственные ответы на вызовы XXI века. Н.А. Нарочницкая пишет: «Ислам стал основой великой не западной цивилизации наряду с православ­ной она явилась мощной альтернативой религиозной не­терпимости и этноцентризма западного мира... Арабская цивилизация как одна из крупнейших явлений мировой культуры после самоутверждения дала пример арабско­го халифата, который для своего времени явил невидан­ную на Западе религиозную и национальную терпимость и взаимодействие культур. Арабский исламский мир всег­да имел некоторое количество христиан среди своих еди­ноплеменников» [14]. Нарочницкая также считала, что евразийство - шанс растворить русское национальное на­чало в космополитическом союзе, освобождающем поле и формирующем условия для главного противоборства будущего века - соперничество цивилизаций [15, 137].

Следует особо подчеркнуть мысль о том, что в утверж­дении евразийского цивилизационного вектора на базе конструктивного сотрудничества православной и мусуль­манской культурно-религиозной общности именно рус­скому народу, как мощному религиозному и этнополити­ческому целому должна принадлежать ведущая роль. Ста­новление России как Евразии может обеспечить истори­ческое существование русских. Этносоциолог И.М. Куз­нецов описывал российскую цивилизационную модель «как некий океан: это русский, в котором, как кристалли­ки, плавают другие культуры. Это такой веками сложив­шийся симбиоз, что ни русские без этих кристалликов не могут нормально существовать не умирая, не затухая, а постоянно поддерживая культуру в жизнеспособном со­стоянии, ни эти кристаллики уже не могут существовать вне данной среды» [16]. Тут можно вспомнить, что в свое время П.Я. Чаадаев называл татаро-монгольское владыче­ство величайшей важности событием, принесший России больше пользы, нежели вреда и способствовавшей разви­тию и созревания русской народности^[4].

К сторонникам классической евразийской школы от­носится и наш знаменитый ученый Лев Николаевич Гуми­лев, который сам себя называл последним евразийцем. Он подчеркивал: «Если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство» [17, 89].

Особую актуальность сегодня приобретают его слова о том, что евразийская доктрина замышлялась как син­тез гуманитарной науки и естествознания, синтез истории и географии.

По убеждению Гумилева, его собственная теория этно­генеза не противоречила марксистскому учению о смене социально-экономических формаций.

В истории, считал Гумилев, нет ни одного этноса до­жившего в своей корневой родовой основе до наших дней: «Древние шумеры, хетты, филистимляне, дарданы, этру­ски и венеты уступили свое место парфянам, эллинам, ла- тинам и римлянам Но и этих сменили итальянцы, ис­панцы, французы, греки (этнос славяно-албанского про­исхождения), турки, таджики, узбеки и казахи» [18]. «Я, кажется, сделал открытие, разгадав, наконец, что лежит в основе этого могучего естественного процесса. Я нашел пусковой механизм его и дал ему отличное название - пас­сионарность - от латинского слова passio - страсть. Я по­нял, что рождению каждого нового этноса предшествует появление определенного количества людей нового пас­сионарного склада» [19, 10-11].

Для анализа проблем развития российской циви­лизации, как православно-мусульманской, «славяно­тюркского» симбиоза наибольшим эвристическим потен­циалом обладает гумилевское основание единства и уни­кальности евразийского суперэтноса. Ключевым элемен­том при этом выступает категория этноса. В отечествен­ной науке утвердился принцип рассматривания этноса, как группы людей объединенной общностью языка, про­исхождения, обычаев и жизненных укладов, осознава­емых членами этноса и освещенных традиций. Гумилев считал, что из смеси славян, угров, алан и тюрок разви­лась великорусская народность, а образование, включав­шее монгло-китайских и манчжуро-китайских метисов, часто возникавшие вдоль линии Великой китайской сте­ны последние две тысячи лет, оказались не стойкими и ис­чезли как самостоятельные этнические единицы [20, 52, 54]. Он писал: «Великороссы включают в свой состав: вос­точных славян из Киевской Руси, западных славян - вяти­чей, финнов - меря, мурома, весь, заволоцкая чудь, угров, смешавшихся сперва с перечисленными финскими племе­нами, балтов - голядь, тюрок - крещеных половцев и та­тар и в небольшом числе монголов» [21, 148].

Так называемый христианский мир, по мысли Гуми­лева, не был единым и подразумевал больше системную целостность, а не объединение по канонам религии. Рав­ным образом мир ислама противопоставлял себя и грекам, и французам, и языческим тюркам, но с точки зрения ре­лигии не был единым. Учение шиитов, карматов, суфиев весьма мало походили друг на друга и на ортодоксальную доктрину - суннизм. Но ведь и христиане-европейцы от­нюдь не дружили между собою. Однако, сталкиваясь с му­сульманами и язычниками, они сразу находили общий язык и пути для компромисса.

Именно две крупнейшие мировые религии, христи­анство и ислам, выступали доминантами на всех ступе­нях этнической иерархии для суперэтничеких общно­стей, ставших ведущими субъектами евразийской исто­рии православно-христианской и мусульманской цивили­заций.

Первые христианские общины, возникшие в I веке в объединенном римлянами средиземноморском регио­не, носили ярко выраженные черты консорций - перво­начальной зародышевый общности людей разного этни­ческого происхождения, связанных единой целью и об­щей судьбой. Исходя из своей цели и судьбы, а также бла­годаря определенным особенностям нового вероучения, они противопоставили себя остальным этносам - римско­эллинистической суперэтнической целостности.

Но уже во втором поколении консорция превратилась в монолитный субэтнос, ставший к IV веку самостоятель­ным этносом.

По словам Гумилева, «С V по Х в. в православие были обращены болгары, сербы, венгры, чехи, русские и ала­ны, и тогда создалась суперэтническая культурная целост­ность православного мира, сломленная в XIII в. «франка­ми», «турками» и монголами. В XIV в. православная тра­диция воскресла в связи с возникновением великорусско­го народа. Но считать Московскую Русь культурной пери­ферией Византии нельзя, ибо местные традиции сделали из Руси самостоятельную целостность» [21, 148].

Выводы Гумилева непосредственно перекликают­ся с известной концепцией «византизма», предложенной К.Н. Леонтьевым.

По идее Гумилева, доминирующим процессом в обра­зовании арабского этноса, - а в суперэтническом смысле и всей мусульманской культуры - явился, зачатый Му­хаммадом ислам.

Реальной причиной этногенеза, запускающей процесс развития новых этнических общностей, является не вли­яние на мир природно-географических или социально­культурных факторов, но его определяет некое внешнее воздействие, которое Л.Н. Гумилев называет пассионар­ным толчком.

Импульс пассионарности бывает столь силен, что его носители не могут заставить себя рассчитать послед­ствия своих поступков. Отсюда ключевая роль челове­ческого фактора, например, жажда славы. Так, честолю­бие и гордость были присущи Александру Македонско­му, однако только этими чертами не объясняется неодоли­мая тяга полководца к великим деяниям. По праву рож­дения Александр имел всё, составлявшее предел жела­ния человека его эпохи, тем не менее он начал кровопро­литную войну с персидской державой Ахеменидов, же­лая отомстить за разрушение, нанесенное персами во вре­мя греко-персидских войн, о которых сами греки успели позабыть. После победы над персами Александр предпри­нял не имевшие политического и военного смысла походы в Среднюю Азию и Индию (примерно те же наклонности можно видеть и у Наполеона).

В составе любого этноса присутствует и субпассона- рии - особи энергодефицитного типа. Последствия та­кого субпассионарного мировосприятия проявились в полной мере уже в V веке, когда казавшийся несокру­шимым «Вечный город» был дважды взят и разграблен варварами-германцами - вестготами в 410 г. и вандала­ми в 455 г. Вождь африканских вандалов Вензерих объ­явил себя мстителем за разрушенный Карфаген и устро­ил в Риме настоящую резню. При этом никто из жителей города, численностью во много превосходившей завоева­телей, даже не подумал о сопротивлении. Спасать же их было некому, поскольку всех носителей пассионарного импульса римская чернь уже уничтожила.

Подобный же пример деструктивного доминирова­ния субпассионариев в этнической системе, в итоге при­водящего ее к краху, демонстрировали Византийская им­перия при династии Ангелов и поздний Багдадский хали­фат. В этом государстве начиная с середины IX века гуля­мы (тюркская гвардия, состоявшая из рабов) меняли ха­лифов по своему усмотрению. Периодически они устраи­вали в Багдаде резню, тогда как население огромного го­рода плакало, ругалось и острило, но предпочитало жить не работая и умирать, стоя на коленях, только бы не защи­щаться.

Любой процесс этногенеза, считал Гумилев, зачинается героическими, подчас жертвенными, поступками неболь­ших групп людей (консорций), к которым присоединяют­ся окружающие их массы. Пассионарии способны абсор­бировать больше энергии для простого поддержания жиз­ни, формируют социальные связи, позволяющие приме­нить эту энергию в любом направлении. Это и есть пас­сионарный толчок, выражающийся во внезапном появле­нии критической массы пассонариев в человеческой по­пуляции и выступающий причиной рождения этносов (это внешнее воздействие может соответствовать пучкам энергии, исходящей от солнца). Гумилев утверждал, что с XVIII в. до н.э до XIII в. н. э. на Земле произошло 9 пассо- нарных толчков, породивших около 40 этнических систем.

По Гумилеву, православное христианство и суннит­ский ислам в своем динамичном взаимодействии соста­вили духовную основу российской цивилизации, вырос­шей на базе многообразной суперэтнической целостности. Россия является суперэтносом, ибо Москва объединила вокруг себя много этносов, не прибегая к завоеваниям.

По расчетам ученого, инерции пассионарного толч­ка в среднем хватает на 1200 лет, что совпадает с вывода­ми о возрасте великих государств, сделанными К.Н. Леон­тьевым.

Гумилев рассказывает о том, что ставший в 899 г. има­мом исмаилитов Али (Саид) Абдалла аль-Махди, перешед­ший в ислам еврей, который выдавал себя за потомка ха­лифа Али и дочери пророка Мухаммада Фатимы, при под­держке шиитских сторонников Северной Африки в 909 г. был объявлен имамом-халифом, и тем самым было поло­жено начало исмаилитской династии Фатимы. В 969 г. его преемники овладели Египтом, но их союз с берберами ока­зался непрочным. Единственной надежной опорой новой династии стала значительно разросшаяся невольничья гвардия гулямов, которые стали именоваться мамлюка­ми. По словам Гумилева, «Фатимидим удалось создать го­сударство не на основе того или иного этноса, пусть даже завоевателя, а на основе консорции, пополняемой новооб­ращенными из всех этносов Ближнего Востока и Европы. Исмаилитская община умело использовала феллахов как трудящихся, христиан-коптов как чиновников, евреев как купцов-посредников , тюрок и суданских негров как гвардию, берберов и хиджазских арабов как ополчение, а сами члены исмаилитского ордена правили захваченны­ми землями и проникали в мусульманские страны, подго­товляя их к присоединению к Египту»^[5]. В 1250 г. мамлюк- ский предводитель Кыпчак Бейбарс утвердил новую ди­настию мамлюкских султанов, а в конце следующего века их сменили султаны-черкесы.

В свою очередь, хазары, то Гумилеву, были могучим на­родом, жившим в низовьях Волги и исповедовавшим иу­дейскую веру. В 965 г. их победил князь Святослав Игоре­вич. Позднее хазары, получив пассионарный заряд от тю­рок, стали, по сути, новым этносом и перенесли военные действия на территорию арабского халифата (так, в 718 г. хазары заняли Дербент).

Последующие века потомки хазар нашли прибежище в столице полумира Сарае и растворились в огромной Зо­лотой орде. Мусульманская вера позволила им слиться с татарами.

Общность России и русских, как и всего восточносла­вянского с тюрко-монгольскими кочевниками евразий­ских степей, уже в Средние века отчетливо осознавалась и на Западе, и на Востоке. Объективным историческим фактом считает ученый неявное отождествление в гла­зах не только средневековых западноевропейцев, но и ки­тайцев - России и народов Монголии, слившихся для них в нечто целое, хотя и раздробленное и неосязаемое.

По словам Гумилева, первая евразийская империя основывалась на гунно-славянском союзе, но уже через 20 лет после смерти в 453 г. вождя гуннов Аттилы его дер­жава распалась, а гунны, как самостоятельный этнос, ис­чезли из истории.

Второй великой евразийской державой был тюрк­ский каганат. Третьей же евразийской империей стали монголы, и это было связано с ролью Чингисхана. О нем Дж. Неру говорил, что он «встряхнул» Азию и Европу, что он одержал свои победы благодаря дисциплине и органи­зации. Известный русско-американский евразиец Георгий Вернадский соглашался, что искусство печати, морской компас, огнестрельное оружие и многие другие изобре­тения, перевернувшие мир Западной Европы, были им­портированы с Востока при посредничестве монгольско­го влияния^[6] (в XIII веке монголы считались в собиратель­ном смысле частью татар; это наименование обозначало название группы племен, а впоследствии название татар в Азии исчезло и перешло на поволжских тюрок, поддан­ных Золотой орды, где с течением времени превратилось в этноним).

Четвертой евразийской империей Гумилев считал Рос­сию: она прошла путь от Руси к России, причем, истори­ческая Россия XV-XX веков не является прямым продол­жением Киевской Руси.

По мнению Гумилева, для понимания русской исто­рии ключевыми являются три века - XIII, XIV и XV, когда значительная часть русских земель утратила свою поли­тическую независимость в результате монгольского наше­ствия, однако вскоре, став частью улуса Джучи, Русь ста­ла обретать черты самостоятельной цивилизации, в рам­ках которой, собственно, и сложился евразийский супе­рэтнос, ставший теперь российским.

В течение этих трех веков произошла не просто сме­на столиц с Киева на Москву, но и затухание всей древ­нерусской этнополитической общности, на смену которой пришла принципиально новая общность и новая истори­ческая сила - Московское государство великороссов. Мо­сковскому периоду суждено было стать золотым веком русской истории и мерилом расцвета цивилизационной самоидентичности русского народа и других народов ев­разийского пространства.

Князь Александр Невский рассматривается Гумиле­вым, как ключевая фигура российской истории, ознамено­вавшая собой новый этногенетический процесс. Благода­ря таланту Александра Ярославича русским землям уда­лось не только пережить «темное столетие» обскурации между двумя веками этногенеза, но и сохранить преем­ственность византийской культурной традиции.

Подводя итог, можно сказать, что представленная Гу­милевым концепция русско-ордынского симбиоза при всех ее натяжках содержит определенное рациональное зерно и должна быть осмыслена, как одна из плодотвор­ных гипотез. Симбиоз Руси и Великой степи, возникнув в древнерусский период, повторился на новом витке эт­ногенеза в русском Улусе Золотой орды, обеспечив бла­гоприятные условия обновленного великорусского этно­са в условиях нарастания угрозы подчинения и ассимили­рования католическим Западом.

Решающую роль в начальной фазе великорусского эт­ногенеза ученые отводят Церкви. Церковь как социальная организация с ее системой монастырей дала новым пасси­онариям доминанту - защиту православия, которой мож­но было служить только искренне, а не ради выгоды. И та­кое было возможно только в фазе пассионарного подъема.

Степной улус наследников Чингисхана в результа­те реформы Золотой орды превратился в мусульманский султанат, где доминировало население торговых городов, ставшее основной опорой хана Узбека. Это вызвало рез­кую оппозицию среди старой степной знати, еще сохра­нявшей запас пассионарности. В ответ обрушились жесто­кие репрессии: «великая степь, никогда не знавшая рели­гиозных преследований столкнулась с этим омерзитель­ным проявлением цивилизации» [21, 482].

Единственным местом, где ордынские татары, не же­лавшие исповедовать ислам, могли найти прибежище, были русские княжества. Принимая православие, они вливались в состав великорусского этноса, значительно увеличивая его пассионарный военный потенциал: татары в то время были лучшими в мире специалистами по кон­ному строю и маневренной войне. Крещеные ордынские воины, расселявшиеся московскими князьями на юго­восточной окраине Руси, составили впоследствии сослов­ную группу однодворцев: «ареал однодворцев стал рубе­жом между двумя новообразовавшимися этносами - ве­ликорусским и татарским и более того, между двумя су­перэтносами - православным и мусульманским» [21, 482].

«Непривычная для Запада система отношений власти и подчиненных была столь привлекательной, что на Русь стекались и татары, не желавшие принимать ислам под угрозой казни, и литовцы, не симпатизировавшие католи­цизму, и крещеные половцы, и меряне, и мурома, и морд­ва. Но для того, чтобы это скопище людей, живу­щих в мире и согласии, стало единым этносом, не хватало одной детали - общей исторической судьбы, которая во­площается в коллективном подвиге, в свершении, требу­ющем сверхнапряжения. Именно эти деяния знаменуют собой окончание инкубационного периода и начала этапа исторического развития этноса - фазы подъема» [21, 559].

Таким событием стала Куликовская битва: возникла новая этническая общность Московская Русь.

Идея национальной исключительности вообще была чужда русским людям - их не шокировало, что, например, на патриаршем престоле сидел мордвин Никон, а русски­ми армиями руководили потомки черемисов (Шереме­тьевы) и татар (Кутузов). После взятия Казани войсками Грозного 1552 г. всех осиротевших татарских детей госу­дарь повелел отдать в русские семьи, назначив их опеку­нам пособие из государственной казны [22, 214].

После присоединения казанского и астраханского ханств, а также территорией ногайской орды, московский государь вступил в золотоордынское наследство, а после освоения территории Сибирского ханства - в геополити­ческое наследство монгольской империи.

Екатерининский указ «О терпимости всех вероиспо­веданий и о запрещении архиереям вступать в разные дела, касающиеся до иноверных исповеданий и до постро­ения по их закону молитвенных домов, представляя все сие светским начальствам» от 17 июля 1773 г. положил ко­нец принудительному миссионерству и снял ранее суще­ствовавшие запреты на строительство мечетей. (В 1788 г. было создано Оренбургское могометанское духовное со­брание во главе с муфтием, а в 1787 г. был напечатал Ко­ран на арабском языке).

Русский суперэтнос в данном случае выступает как исторически сложившаяся кооперация множества этно­сов России, из которых собственно русский сделался но­сителем суперэтнической общности.

Как бы то ни было, евразийство является мощным те­оретическим подспорьем для того, чтобы осознать сущ­ность нашей цивилизации. Россия долгое время не могла себя вписать ни в Восток, ни в Запад.

Тем не менее, формы государства и особенно межго­сударственного общения в России выстраивались, как от­мечали, например, авторы статьи в журнале «Профиль» (№ 34 за 2018 г.), под сильнейшим влиянием западных норм. А мировоззрение не менее десяти поколений жите­лей нашей страны основывались на убеждении, что Рос­сия - это Европа. Сегодня в большей или меньшей сте­пени такая «европейскость» сидит во многих россиянах. Именно она вызывает отторжение Востока, страх перед ним поддерживают мифы.

Между тем, очевидно, что Азия в обозримом будущем вполне может стать технологическим и интеллектуаль­ным центром планеты. На практике осознание нас евра­зийцами дает нам прекрасный шанс для того, чтобы сы­грать роль предназначенную России историей.

Волею судеб Россия оказалась на перекрестке миро­вых цивилизаций между Европой и Азией: треть в Евро­пе, две трети в Азии, и в силу географических, историче­ских, демографических, культурных параметров как уни­кальная полиэтническая, многоконфессиональная сло­жилась целостность различных народностей, националь­ностей, верований западной и восточной ее составляю­щих. Появился неразрывный сплав русского народа с дру­гими группами восточных славян, с народами уральской, финно-угорской группы, с алтайской, тюркской, кавказ­ской и других языковых семей Западной, Центральной и Восточной Азии, Тихоокеанской культурой. В конфес­сиональном плане имеет место взаимодействие правосла­вия с католицизмом, протестантством - на западе, тогда как на востоке - с исламом, буддизмом, ламаизмом, а так­же язычеством и многими местными верованиями наро­дов Крайнего Севера. Тем самым, на протяжении истории Россия сформировалась как уникальная самостоятельная евразийская цивилизация.

Познанию особенностей и путей развития российской евразийской цивилизации посвятили свою жизнь целые плеяды выдающихся отечественных ученых, писателей, общественных деятелей. Их труды продолжают оставать­ся предметом глубокого изучения современных исследо­вателей. И это естественно, ибо тема российской евразий­ской цивилизации неисчерпаема и в историческом пла­не, и в силу ее возрастающей актуальности в настоящее время.

Пожалуй, к числу евразийцев можно отнести и одно­го из крупнейших теоретиков ислама конца XIX - нача­ла ХХ вв., выдающегося ученого просветителя Исмаила Гаспринского, которого современники называли «чело­веком, пробудившим весь тюркский мир». Его высоко це­нили, уважали, искренне почитали и обращались к нему со словами «Улуг Устаз» (Великий учитель) и даже «Отец всех мусульман». Вместе с тем он являл собой прекрас­ный пример русского патриота, для которого преданность России была столь же значимой, как преданность Исламу. Не случайно И. Гаспринский часто называл себя русским, что ни в коей мере не мешало ему оставаться мусульмани­ном, потомком знатного крымско-татарского рода, восхо­дящего ко временам Золотой орды.

В своих трудах, таких как «Русско-Восточное согла­шение» и «Русское мусульманство» Исмаил Гасприн- ский раскрывал сущность русской цивилизации как Ев­разийской, соединяющей в себе черты как правосла­вия, так и ислама. Он подчеркивал естественную бли­зость православных и мусульманских народов, которая исторически обусловлена их многовековым проживани­ем в пределах общей геополитической зоны и перепле­тением интересов тюркских и, шире, мусульманских на­родов с державными устремлениями российской импе­рии. «Русско-мусульманский мир, - писал он, -раскинул- ся от берегов Северного Ледовитого океана до глубин за- экваториальной Африки и от границ Балтики и Адриати­ки до китайской стены и морей Индо-Китая. Залегая между европейскими и монгольскими мирами, русско­мусульманский мир находится в центральных частях по­лушария, на перекрестке всех дорог и сношений торговых, культурных, политических и боевых» [23, 60-61]^[7].

И. Гаспринский был убежден, что союз русского му­сульманства с русским православным народом даст новый творческий импульс мусульманской цивилизации в це­лом, что, в свою очередь, откроет путь для России ко все­му мусульманскому Востоку: «Представим себе, что Рос­сия вошла в искренние, дружественные отношения с Тур­цией и Персией, - писал Гаспринский. - Дружба эта отраз­илась бы весьма чувствительно на отношениях к Египту и ко всему арабскому миру, с одной стороны, и на Афгани­стан и Индо-мусульманский мир - с другой» [23, 73-74; 24, 86].

Эти мысли звучат на той же самой высокой нравствен­ной патриотической ноте, что и слова В.В. Путина, прозву­чавшие в октябре 2003 г. в Малайзии, что «Россия на про­тяжении веков переплетена с исламским миром есте­ственными связями и они наполняются реальным практи­ческим содержанием». В сентябре 2015 г. он добавлял, что «сегодня традиционный ислам - это неотъемлемая часть духовной жизни нашей страны. Его гуманистические цен­ности, как и ценности других наших традиционных ре­лигий, учат людей милосердию, справедливости, заботе о близких. Все мы это очень высоко ценим».

Понимание евразийской цивилизация проходит в рос­сийской истории через века, от поколения к поколению. Выдающийся наш философ Н.А. Бердяев постоянно на­поминал, что «Россия не может определять себя как Вос­ток и противополагать себя Западу. Россия должна со­знавать себя и Западом, Востоко-Западом, соединителем двух миров, а не разделителем» [25, 22].

Возможно уместно напомнить в этой связи и об одном из незаслуженно забытых творцов русской политики на Кавказе генерале Ростиславе Фадееве^[8]. Он писал: «Рос­сия относится к Азии совсем иначе, чем западные народы. Азиатские дела для нас не роскошь, не прихоть, происхо­дящая от избытка сил, не удовлетворение той или другой исключительной цели, как торговля, политическое влия­ние и прочее; для нас они дела русские, обойти которые нам нет никакой возможности. У России, как у Януса, два лица: одно обращено к Европе, другое к Азии. Мы не соз­давали себе такого положения, мы родились государством, сросшимся одинаково с Европой и с Азией. Англия владе­ет Индией потому только, что ей случилось нечаянно за­хватить эту страну; без Индии она будет все тою же Ан­глией, ее острову не грозят ни на волос опасности от ка­ких бы то ни было событий в Азии. Для России же резуль­тат перелома, начинающегося на этом материке, составля­ет жизненный вопрос» [26]^[9]. И ведь вправду, эти прозор­ливые слова сегодня столь же актуальны и востребованы, как и столетие тому назад.

РА. Фадеев продолжал свою мысль: «Что для Запад­ной Европы - дело удобства и выгоды, то для России - дело жизни. Сливаясь с Азией на протяжении 10 тыс. верст, соприкасаясь непосредственно со всеми ее цен­трами, живя с азиатскими народами, можно сказать, под одной крышей, Россия связана с ними необходимостью.

С того же дня, как Россия вдвинулась в коренную Азию и слилась с ней безраздельно, она стала в необхо­димость отнестись к азиатскому вопросу как к своему до­машнему делу. Не случайным захватом попали мы в Азию, как другие европейцы. Огромное тело России вросло само в середину этого отжившего, рассыпающегося, со всех сто­рон расхватываемого мира и, независимо от произвола и политической системы, должно оказать на него действие магнита, прикоснувшегося к куче железных опилок» [26]^[10].

Подводя итог всему, сказанному выше, можно сде­лать вывод о признании государство-образующей и цивилизационно-сплачивающей роли как православия, так и ислама, отдавая безусловный приоритет православ­ной культуре как стержневому фактору, обеспечивающе­му сближение различных культур, ментальностей и ми­ровоззрений на всем пространстве России. Всестороннее содружество православных и мусульман, представите­лей других конфессий и национальностей было и остается важнейшей скрепой российской государственности.

ЛИТЕРАТУРА

1. Российская цивилизация: Этнокультурные и духовные аспекты: Энциклопедический словарь / Отв. ред. М.П. Мчедлов. М.: Респу­блика, 2001. 544 c.
2. Осипов Г.В. Социология и общество: Социологический анализ российской смуты. М.: Норма. 2007. 847 c.
3. Менделеев Д.И. К познанию России. 7-е изд. СПб.: Из-во А.С. Суво­рина, 1912. 164 c.
4. Вернадский В.И. Задачи науки в связи с государственной полити­кой в России // В.И. Вернадский о науке. Т. 2. СПб.: Изд-во РХГИ, 2002.
5. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. 800 c.
6. Основы Евразийства. М.: Арктогея - Центр, 2002. 802 c.
7. Классики геополитики. XX век. М.: АСТ, 2003. 731 с.
8. Савицкий П.Н. Континент Евразия. М.: АГРАФ, 1997. 464 c.
9. Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 9. М.: Эдиториал УРСС, 2002. 380 c.
10. Бердяев Н.А. Евразийцы // Россия между Европой и Азией: евра­зийский соблазн: (Антология). М.: Наука, 1993. С. 292-300.
11. Ильин И.А. Идейный оползень // Статьи, лекции, выступления, рецензии (1906-1954). М.: Русская книга, 2001. 560 с.
12. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М.: Рарогъ, 1993. 448 с.
13. Сендеров В.А. Неоевразийство: реальности, опасности, перспективы //Вопросы философии. 2004. № 6. С. 22-37.
14. Нарочницкая Н.А. Исламский мир: геополитическое и цивили­зационное соперничество // Православие.ru (сайт Сретенской духовной семинарии), март 2003. URL: http://www.pravoslavie.ru/5118.html.
15. Нарочницкая Н.А., Мяло К.Г. Еще раз о евразийском соблазне // Наш современник. 1995, № 4. C. 128-137.
16. Кузнецов И.М. Россия как контактная цивилизация // Гумани­тарные технологии: (Аналитический портал), февраль 2007. URL: https://gtmarket.ru/library/articles/783.
17. Гумилев Л.Н. Скажу Вам по секрету, что если Россия будет спасе­на, только через евразийство // Социум, 1992, № 9. С. 89.
18. Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. СПб.: Кристалл, 2002. (Вехи истории). 578 с.
19. Дёмин В.Н. Лев Гумилёв. М.: Молодая гвардия, 2007. (ЖЗЛ, Вып. 1055). 308 с.
20. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: Рольф, 2001. 560 с.
21. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и великая степь. М: Айрис-пресс, 2008. 768 с.
22. Шамбаров В.Е. Царь грозной Руси. М: Алгоритм, 2009. 608 с.
23. Гаспринский, Исмаил-бей. Россия и Восток. Казань: Татарское книжное изд., 1993. 130 с.
24. Евразия и Ислам. Евразийски вектор: мусульманская религиоз­ная и общественно-политическая мысль о цивилизационном единстве России-Евразии // Большая Российская Энциклопедия. М., 2017. С. 86.
25. Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Философское общество СССР, 1990. 240 с.
26. Фадеев Р.А. 60 лет Кавказской войны. Письма с Кавказа. Записки о кавказских делах. М.: ГПИБ, 2007. 60 с.

REFERENCES

1. Rossijskaya civilizaciya: Etnokul'turnye i duhovnye aspekty: Enciklopedicheskij slovar' (2001), [Russian civilization: Ethnocultural and spiritual aspects: Encyclopedic dictionary], ed. by M.P. Mchedlov, Moscow, Respublika. 544 p.
2. Osipov, G.V. (2007), Sociologiya i obshchestvo: Sociologicheskij analiz rossijskoj smuty [Sociology and society: Sociological analysis of the Russian turmoil], Moscow, Norma. 847 p.
3. Mendeleev, D.I. (1912), K poznaniyu Rossii [To the knowing of Russia], 7^th, Sankt-Petersburg, Izd. A.S. Suvorin. 164 p.
4. Vernadskiy, V.I. (2002), Zadachi nauki v svyazi s gosudarstvennoj politikoj v Rossii, I. Vernadskij o nauke [V.I. Vernadsky about science], Vol. II, Sankt-Petersburg, RHGI.
5. Trubetskoy, N.S. (1995), Kul'tura. Yazyk [History, Culture, Language], Moscow, Progress. 800 p.
6. Osnovy Evrazijstva (2002), [Basics of Eurasianism], Moscow, Arktogeya - Centr, 802 p.
7. Klassiki geopolitiki, XX vek (2003) [Classics of geopolitics, XX century], Moscow, AST. 731 p.
8. Savitskiy, P.N. (1997), KontinentEvraziya [ContinentEurasia], Moscow, Agraf. 464 p.
9. Dialog so vremenem: Al’manah intellektual'noj istorii (2002) [Dialogue with time. Almanac of intellectual history], Issue 9, Moscow, Editorial URSS. 380 p.
10. Berdyaev N.A. (1993), Evrazijcy, Rossiya mezhdu Evropoj i Aziej: evrazijskij soblazn: (Antologiya), [Russia between Europe and Asia: Eurasian temptation: (Anthology)], Moscow, Nauka, pp. 292-300.
11. Ilyin, I.A. (2001), Idejnyj opolzen', Stat'i, lekcii, vystupleniya, recenzii (1906-1954) [Articles, lectures, speeches, reviews], Moscow, Russkaya kniga, 560 p.
12. Ilyin, I.A. (1993), Aksiomy religioznogo opyta [Axioms of religious experience], Moscow, Rarog, 448 p.
13. Senderov, V.A. (2004), Neoevrazijstvo: real’nosti, opasnosti, perspektivy, Voprosy filosofii, No. 6, pp. 22-37.
14. Narochnitskaya, N.A. (2003), Islamskij mir: geopoliticheskoe i civilizacionnoe sopernichestvo, Pravoslavie.ru. URL: http://www. pravoslavie.ru/5118.html.
15. Narochnitskaya, N.A., Myalo, K.G. (1995), Eshche raz o evrazijskom soblazne, Nash sovremennik, 4, pp. 128-137.
16. Kuznetsov, I.M. (2007). Rossiya kak kontaktnaya civilizaciya, Gumanitarnye tekhnologii: (Analiticheskij portal) [Humanitarian technologies: (Analytical portal)]. URL: https://gtmarket.ru/library/articles/783.
17. Gumilev, L.N. (1992), Skazhu Vam po sekretu, chto esli Rossiya budet spasena, tol'ko cherez evrazijstvo, Socium, 9. p. 89.
18. Gumilev, L.N. (2002), Etnosfera: istoriya lyudej i istoriya prirody [Ethnosphere: the history of people and the history of nature], Sankt- Petersburg, Kristall, 578 p.
19. Demin, V.N. (2007), Lev Gumilyov [Lev Gumilev], Moscow, Molodaya gvardiya, 308 p.
20. Gumilev, L.N. (2001), Etnogenez i biosfera Zemli [Ethnogenesis and biosphere of the Earth], Moscow, Rolf, 560 p.
21. Gumilev, L.N. (2008), Drevnyaya Rus' i velikaya step' [Ancient Russia and the great steppe], Moscow, Ajris-press, 768 s.
22. Shambarov, V.E. (2009), Car' groznoj Rusi [Tsar of the terrible Rus], Moscow, Algoritm, 608 p.
23. Gasprinsky, Ismail Bey (1993), Rossiya i Vostok [Russia and the East], Kazan, Tatarskoe knizhnoe izd., 130 p.
24. Evraziya i Islam (2017), Bol'shaya Rossijskaya Enciklopediya [Big Russian Encyclopedia], Moscow, p. 86.
25. Berdyaev, N.A. (1990), Sud'ba Rossii [The fate of Russia], Moscow, Filosofskoe obshchestvo SSSR, 240 p.
26. Fadeev, R.A. (2007), 60 let Kavkazskoj vojny. Pis'ma s Kavkaza. Zapiski o kavkazskih delah [60 years of the Caucasian war. Letters from the Caucasus. Notes on Caucasian affairs], Moscow, GPIB, 60 p.

^[1] Реализованный в послевоенные годы стратегический союз а араб­скими странами, укрепивший позиции СССР, в определенной мере стал выражением идеи поворота к Востоку.

^[2] Видимо, Ильиным была допущена ошибочная транслитерация ча­стей мусульманской шахады. (Прим. ред.)

^[3] См., например, его статью: «Неоевразийство: реальности, опасно­сти, перспективы» [13, 22-37]. (Прим. ред.)

^[4] Из неотправленного письма А.И. Тургеневу (1843), по тексту пу­бликации Л.Н. Черткова в журнале «Русская литература», 1969, № 3. (Прим. ред.)

^[5] Из работы Л.Н. Гумилева «’’Тысячелетие вокруг Каспия”: Историко­этнологическое исследование ойкумены Евразии за 1500 лет - с III в. до н. э. по ХП в. н. э.». (Прим. ред.)

^[6] Из работы Г.В. Вернадского «Монголы и Русь», 1953 г. (Прим. ред.)

^[7] Цитата взята из его работы 1896 года «Русско-восточное соглаше­ние». (Прим. ред.)

^[8]  Его книга «Мнение о восточном вопросе», вышедшая в 1869 г., ста­ла основополающей для русской школы геополитики.

^[9]  Цитируется письмо 13-е. «Письма с Кавказа» Р.А. Фадеева были впервые опубликованы в 1864 и 1865 гг. (Прим. ред.)

^[10] Цитируется письмо 9-е. (Прим. ред.)

полный текст статьи